О «чести и совести» в политэкономии капитализма - Мои статьи - Каталог статей

О «чести и совести» в политэкономии капитализма

О «чести и совести» в политэкономии капитализма Заканчивая раздел о мере стоимости третьей главы «Деньги и обращение товаров» автор «Капитала» К. Маркс пишет: «… форма цены не только допускает возможность количественного несовпадения между величиной стоимости и ценой, т.-е. между величиной стоимости и её собственным денежным выражением, - она может кроме того скрывать в себе качественное противоречие, вследствие чего цена вообще перестаёт быть выражением стоимости, хотя деньги представляют лишь форму стоимости товара. Вещи, которые сами по себе не являются товарами, напр., совесть, честь и т. п., могут стать продажными для своих владельцев и таким образом при посредстве цены приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену, не имея стоимости. Выражение цены является здесь мнимым, как известные величины в математике» (Выделено мной. – ХАТ) [1, с. 56]. И ещё, ранее, в подразделе по товарному фетишизму К. Маркс особо подчёркивает: «Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда как вещный (вещественный – ХАТ) характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы; поэтому и общественное отношение производителей к коллективности (к совокупному труду – ХАТ) представляется им находящимся вне их общественным отношением вещей. … Между тем товарная форма и то отношение стоимостей продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из нее отношениями вещей. Это – лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. … Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства» [1, с. 31-32]. Таким образом, верно акцентируя на «товарной форме и … отношением стоимостей продуктов труда» в случае именно «вещного» («внешнего предмета») характера продуктов труда и явлениях товарного фетишизма, К. Маркс необоснованно и на уровне товара начинает рассматривать и те «вещи, которые, - по его же утверждению, - сами по себе не являются товарами». И если, в только что приведённой выше цитате, он критически относится к фетишизации как к «фантастической форме отношения между вещами», то спустя всего лишь 25 страниц, рассмотрев во второй главе «процесс обмена», он вводит в рассмотрение на уровне товара лишь «товарную форму», фетишизируя тем самым уже только её. Так как речь при этом у К. Маркса идёт о рыночных отношениях, то и фетишизм такого рода мы называем рыночным фетишизмом товаризации, коль скоро объекты, «которые сами по себе не являются товарами», но вводятся в рыночный оборот, разумеется, в условиях доминирования товарного производства. Сегодня товарно-денежные отношения, товаризация и капиталистический способ производства проникли во все сферы жизнедеятельности современного общества и «заразили» вирусом товарных отношений всё многообразие «человеческих отношений». В этой связи вполне уместно и целесообразно ввести в научный оборот понятие «рыночного фетишизма» (рыночный фетишизм товаризации), которое охватывает все сферы действительной жизни в части жизнедеятельности человека и, образно говоря, включает в себя уже и «товарный фетишизм» в отношении объектов и процессов, не являющихся по своей естественной природе собственно товарными продуктами. Напомним, что, начиная изложение своего учения «Капитал» с главы «Товар», К. Маркс уже во втором абзаце даёт такое определение «товару»: «Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая по своим свойствам способна удовлетворить какую-либо человеческую потребность» [1, с. 1]. Итак, собственно товарный фетишизм есть мистификация объектов действительной жизни, имеющих типологию «внешнего предмета, вещи», или как принято в политэкономии – мистификация товара. Рыночный же фетишизм товаризации означает верование в то, что конкретные не «вещевые объекты», как не «внешние» и как «внешние предметы», обладают «мистическими свойствами» товара и могут быть включены в оборот на основе товарно-денежных отношений. Это верование, возникающее в условиях объективно существующего метаболизма в обществе, сводится к тому, что всякий продукт труда или объект действительной жизни помимо своих обычных естественных черт, продиктованных самой естественной природой, обладает невидимой, но неотъемлемой «меновой ценностью», а, следовательно, по мнению этих «верующих», способен проявлять товарные свойства и выступать на экономическом рынке в форме товара. Итак, дело не в форме таких конкретных объектов как «совесть, честь» и не в том, чтобы «при посредстве цены приобрести товарную форму», а в том, что это объекты другой типологии, которая не есть, по определению товара тем же К. Марксом, - «внешний предмет, вещь». Поэтому «товарная форма», образно говоря, лишь дискредитирует сущность и восприятие этих объектов и, говоря языком самого определения дискредитации (Дискредитация — умышленные действия, направленные на подрыв авторитета, имиджа и доверия. Один из приемов недобросовестной конкуренции. Википедия.), являет собой «прием недобросовестной конкуренции» в условиях деформации пространства общественного метаболизма и жизнедеятельности. К тому же, в образах зеркала, товаризация таких объектов как «совесть, честь» не отражает, а искажает отношения людей. Это определенное общественное отношение самих людей, в связи с такими типологическими объектами как «совесть и честь», принимает посредством навязываемой обществу цены фантастическую, мифическую, товарную форму, искажая отношения между людьми, путём погружения их и их действий в рыночную стихию, не имеющую к этим объектам, то есть к «совести и чести», какого-либо истинного, существенного отношения. Естественно возникает вопрос: - кому это нужно, выгодно? С одной стороны, в этом заинтересованы сами капиталисты, так как капитал – это деньги, инвестируемые с целью получения большего количества денег, поэтому чем больше «товарная масса» в которую инвестируются деньги, тем больше оборот капитала, тем больше возрастает сам капитал. И это так, ибо, что общеизвестно, капитал есть самовозрастающая стоимость. Поэтому, с целью увеличения товарной массы, капиталисты, как инициаторы оборота (обращения) капитала, стремятся вовлечь в рыночный оборот, как товарооборот, как можно больше «товарных объектов», вплоть до попыток включения в этот оборот, как выше цитировалось из К. Маркса, - «вещи, которые, - по его же утверждению, - сами по себе не являются товарами». С другой стороны, как уже отмечалось, и сами объекты, которые сами по себе не являются товарами, «могут стать продажными для своих владельцев» и стать источником дохода, в случае поддержки их со стороны капиталистов и их буржуазного аппарата власти и права, при посредстве цены, не приобрести, а лишь придать этим объектам «товарную форму». Другими словами, буржуазное право и власть, выполняя не гласную волю господствующего капитала в обществе доминирующего капиталистического способа производства и рынка, создаёт некий миф и фетиш «товарной формы» для таких объектов как «честь и совесть». И даже К. Маркс, вопреки своему определению «товара», скажем так, заблуждаясь и будучи ограниченным монизмом своей теории «Капитал», волей или не волей, но протаскивает в научный оборот и практику товарную форму для «нетоварных объектов». Но, однако, это скорее напоминает сценку из детективного романа, в которой преступник выдаёт, именно лишь выдаёт, себя за милиционера, надев его форму и размахивает фальшивым удостоверением. Общество и государство не наделяло этого преступника функциями и правами милиционера, это инициатива преступника, это преступная инициатива. И, всё же, - попытаемся обнаружить здравое зерно в этих рассуждениях автора «Капитала» о товарной форме без стоимости, да и в быту иногда слышим «о продаже чести и совести», «о продажной совести и чести». Что за этим стоит? Напомним кратко определение товара, которое дано во втором абзаце первой страницы «Капитала»: - «Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая по своим свойствам способна удовлетворить какую-либо человеческую потребность» [1, с. 1] (Подчёркнуто мною. – ХАТ). И ещё, дополнительно, из общеизвестного: - товар — это продукт труда, произведённый для обмена; - товар является непосредственным носителем его стоимости; - товарообмен основан на отчуждении товара как собственности. Таким образом, очевидно, что «честь и совесть» это не товар, а поэтому включение такого объекта в товарооборот и товарно-денежные отношения недопустимо. Однако, как ранее было показано, все объекты действительной жизни объективно включены в воспроизводственный процесс и их производство непосредственно связано с расходом общественного социального фонда времени (СФВ), что собственно и составляет суть и основу действительной жизни общества как жизни. В прежних работах, например, [2] и [3], достаточно полно раскрыта такая общая категория полилогии как ценность, подкатегорией которой и является марксова «стоимость». Но подкатегория «стоимость» является ценностной категорией экономического (капиталистического) способа производства, ЧЭФ «экономическая», которая доминирует в градации капитализм, где доминирующим базовым объектом воспроизводства является «товар» (средства производства). В нашем же случае объектами анализа являются объекты–процессы «честь и совесть» ЧЭФ «первобытная» (см.[3], Приложение 1. Таблица П1). Эта ЧЭФ характеризуется в метатеории полилогия следующим образом. ЧЭФ «первобытная». Это, прежде всего, самый глубокий и витальный, жизненный, слой, но уже общества. Это процесс воспроизводства самого, можно сказать, базового, «человеческого общежития», то есть изначального общества (праобщества). В этом ЧЭФ-слое с помощью средств воспроизводства общественного человека, социализации людей-индивидуумов и их жития как совокупности средств жизнедеятельности (труда, образ жизни и культуры социума) и предмета жизнедеятельности типа «общая жизнь людей-индивидуумов», используя механизм культурно-духовного общения общества, воспроизводится сама «общая жизнь» людей, само сообщество людей как общество. Это совокупность мыслящих человеческих существ со своей культурой жития, общения, со своим языком, традициями и т.п., осуществляющих воспроизводство объекта «общая жизнь» (см. [3], (Таблица П2). Именно здесь, на этом этапе развития, зарождаются и входят в основания бытия такие конкретные элементы и понятия общежития как «честь и совесть». Так Википедия следующим образом определяет понятие «совесть»: «Совесть — психический (когнитивный) процесс, вызывающий эмоции и рациональные ассоциации, основанные на моральной философии или системе ценностей личности. Зачастую совесть является причиной появления чувства вины или «угрызений совести», раскаяния, когда человек совершает поступок, противоречащий его моральным ценностям. Моральные ценности индивида и их несоответствие семейным, социальным, культурным и историческим представлениям о морали служат предметом изучения в психологии. Степень, в которой совесть определяет суждение о моральной стороне действия перед его совершением, и вопрос о том, основаны ли (или должны быть основаны) такие моральные суждения на разуме, породили споры в философии». Соответственно в Википедии определяется и понятие «честь», следующим образом: «Честь — это достойные уважения и гордости моральные качества человека; его соответствующие принципы. Честь может восприниматься как относительное понятие, вызванное к жизни определёнными культурными или социальными традициями, материальными причинами или персональными амбициями. С другой стороны, честь трактуется как изначально присущее человеку чувство, неотъемлемая часть его личности. В традиционной системе ценностей культур многих народов категория чести находится на более важном месте, чем жизнь человека». Таким образом и «совесть», и «честь» — это объекты-процессы, тесно связанные с моральной философией, с системой моральных ценностей личности и общества. Конкретные атрибуты соответствующей типологии ЧЭФ этих типологических объектов-процессов следующие. Механизм взаимодействия агентов этого типа воспроизводства жизни есть «культурно-духовное общение». Материально-знаковые отношения – «фамилия, имя, свойство (антропонимика)». Богатство – «телесно-духовное здоровье». Доминирующая собственность (асимметрия) – «групповая собственность на общую жизнь», а родовой негатив – «табу и насилие». Это, можно сказать, следующий уровень понимания собирательной формулы «что есть общение» людей отдельно взятого общества, который связан с социализацией действительного человека, то есть связан с революционным преодолением предшествующего состояния переломной первобытности, которое образно автор полилогии обозначает следующей метафорической данностью: «В этой первобытности человек уже был, а общества не было» [4, с. 82]. И ещё: «Практически все экономические понятия (само слово «экономическое») не имеют касательства к сути первобытности и ее преодолению. Подчеркну, стоит только произнести слова, скажем, «экономика», «продукт», «обмен», «распределение», «средства производства» и пр., то все, конец, беспросветный мозговой тупик «материализма лавочника» (Б. Поршнев). Да что понятия, вся черно-белая логика, монологический дух понимания, «вещизм», кретинизм «теории формаций» (М. Мамардашвили) – все эти следствия экономического догматизма стоят буквально поперек революционного уяснения сути первобытности» [4, с. 73]. Здесь же, в связи с «честью и совестью», уместно напомнить приведенную в «Полилогии …» оценку силы проявления вышеупомянутого негатива соответствующей социально-воспроизводственной градации ЧЭФ «первобытная»: «Формой регулирования поведения было доминирование вожака, жесткие ранговые (К. Лоренц) порядки (уже, извиняюсь, неизбывная «номенклатура»), ситуационное лидерство (П.В. Симонов) в сочетании с некоторой довлеющей, несознаваемой традицией коллективной (групповой) деятельности. За малейшие отклонения от этой «традиции» следовало не получение выговора по партийной линии, снижение премии, увольнение, публичная порка и пр., а смерть. Но самое главное, что это было закреплено и в самих «головах», в тогдашнем менталитете. Так, даже в более поздних тотемических, уже религиозных формах давно изучено, что, скажем, случайное пользование соплеменниками табуированными предметами вождя (допустим, потерянными), когда вдруг выяснялось, чей это предмет, приводило к смерти от ужаса только перед фактом нарушения табу (З. Фрейд). Вера в силу, например, колдовской порчи «была столь сильна, что жертва порчи сразу теряла дух, впадала в апатию и вскоре умирала» (С.А. Токарев). … И какова же была материальная, производственная асимметрия, лишь проявляющаяся в таковом (тем более еще более раннем) первобытном архирелигиозном мифическом менталитете свирепой «кровно-родственной» тирании? А чуть приотпусти ее – беспредел тут же гарантирован. Хотя проклятущих «эксплуататорских классов», «государства» еще вовсе не было» [4, с. 148-149]. Это был период исторически восходящего эндогенного развития уже общества, период градации «первобытность», в которой доминирует, главенствует, ЧЭФ «первобытная». Градация «первобытность» есть олицетворение второй фазы эпохи (человека) эндогенного исторически восходящего развития общества. В ЧЭФ «первобытная» воспроизводимым базовым объектом-процессом является «общая жизнь» или иначе - жизнь людей как общества, то есть образ жизни и культура общества, образ поведения. Эквивалентом в промежутках между циклами производства на основе механизма культурно-духовного общения выступает «фамилия, имя». Разумеется, что «фамилия, имя» выступает не просто как наименование объекта, а как свойство и некая вполне определённая, конкретно содержательная и микросоциальная, социально-культурная ценность данного общества, как некая совокупность моральных ценности индивида, в том числе его «чести и совести», и их (не)соответствия семейным, социальным, культурным и историческим представлениям о морали. То есть это непрерывный процесс воспроизводства «общей жизни» через социализацию, наращивание некого культурно-духовного слоя в восходящем развитии уже именно общества. Можно сказать, что здесь идёт речь об экспансии «образа жизни», где главной ценностью и мотивом поведения для человека является его принадлежность к данному обществу. При этом через механизм общения людей в обществе закладываются и развиваются всё новые и новые конкретные социально-воспроизводственные процессы, технологии и отношения между людьми, как вполне определённое культурное основание и образ жизни отдельно взятого общества в исторически восходящем развитии по сложности. Что же касательно языка, мышления и сознания, то их воспроизводственные процессы в виде ЧЭФ-слоёв были, условно говоря, заложены значительно ранее. Поэтому, и в силу самого восходящего развития по сложности, эти ЧЭФ-слои лежат ещё глубже чем сам человек, чем ЧЭФ-слой «переломная первобытность» и тем более чем ЧЭФ-слой «первобытность», а их «градационные» этапы восходящего развития предшествуют градациям «переломная первобытность» и «первобытность» самой первой эпохи человека. Критическая теория, описывающая эту ЧЭФ, – «Политический социогенез (простая культурология)». Эта ЧЭФ доминирует в градации первобытность эпохи человека. Преодолевающий сдвиг - «обобществление общей жизни», то есть социализация (демографизация) производства жизни. Таким образом, как было ранее отмечено, «практически все экономические понятия (само слово «экономическое») не имеют касательства к сути первобытности» и к сути таких элементарных явлений как «честь и совесть». Причём, условно и с некоторой долей идеализации эпохи человека и её второй фазы как этапа доминирования ЧЭФ-слоя «первобытность» градации первобытность, именно «честь и совесть» в тот исторический период, можно сказать, олицетворяли в значительной степени главную ценность и богатство первобытного общества в архирелигиозной форме менталитета как психологии производства и обыденной идеологии действительной жизни того времени. Одним из условий революционного преодолевающего сдвига и преодоления оков эгостадности в восходящем историческом развитии общества и «одним из основных условий, так сказать, образумлений людей, как замечает И.Т. Касавин, был вполне жизненно не беспочвенный страх, в частности и имитируемый по нашим меркам чудовищными приемами, жертвоприношениями, реальной угрозой смерти и самой смертью за нарушения норм» [4, с. 149]. То есть, общества возникли, «общества стали возможны», потому как без их образования продолжение жизни становилось невозможным» [4, с. 150]. Этот исторический момент автор метатеории полилогия образно характеризует так: «При этом безобидный смысл простой жизни, сжатый («фетишизированный», точнее здесь – абсолютизированный) в доминирующей форме как «наши», толкал к прекращению всякой жизни, а потому мучительно ревизовался и восходяще переосмысливался как ограниченный, отживший. Позитивная критика («Капитал» первобытности, будь он тогда кем-то сотворен) состояла бы в описании социально-биологического базового взаимодействия, а затем кошмаров бытия в условиях эгостадной собственности на общую жизнь, ее узурпации, закончив бифуркацией: гибельным исходом «всеобщего эгостадного накопления» или революционным прорывом тренда обобществления общей жизни. «Демократы» тех времен за свободу бы голосили, множа беспредел, а левые идеологи сочиняли бы непонятные гуманистические революционные манифесты и лозунги на транспарантах: «наш» народ хороший, но и среди «не наших» тоже люди встречаются; долой кровнородственную узурпацию, вперед – к жизни сообща …» [4, с. 151]. Итак, дальнейшее восходящее историческое развитие, как и в наше время, идёт через обобществление ограниченных отношений собственности по поводу базового типологического объекта «общая жизнь (образ жизни и культура общества)», в том числе и таких элементарных проявлений как «честь и совесть». При этом происходит процесс снятия отрицательной атмосферы «архирелигиозности», сохраняя и упрочняя в ходе обобществления такие моральные институты как «честь и совесть», которые вошли в инфраструктуру общества и сохранились до наших времён. Поэтому является ошибочным приведённое в начале этого раздела утверждение К. Маркса: «Вещи, которые сами по себе не являются товарами, напр., совесть, честь и т. п., могут стать продажными для своих владельцев и таким образом при посредстве цены приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену, не имея стоимости» [1, с. 56]. В частности, К. Маркс пишет, что «цена вообще перестаёт быть выражением стоимости, хотя деньги представляют лишь форму стоимости товара» [1, с. 56]. Однако, затем, К. Маркс даже не пытается выяснить, что в действительности «выражает цена» в данном случае, хотя и заявляет о «качественном противоречии». Вместо этого делается бессмысленная и бездоказательная отсылка к некой математической «мнимости», - он утверждает, - «выражение цены является здесь мнимым, как известные величины в математике» [1, с. 56]. Да и сам К. Маркс особенно на этом и не настаивает, на том, что «вещь формально может иметь цену, не имея стоимости», ибо пишет: «… мнимая форма цены, - напр., цена некультивированной земли, которая не имеет стоимости, так как в ней не овеществлён человеческий труд, - может скрывать в себе действительное отношение стоимостей или некоторое производное от него отношение» [1, с. 56]. Примечательно, что в этом признании К. Маркс делает лишь робкую попытку, намёк, на некие «действительное отношение стоимостей или некоторое производное от него отношение», хотя одновременно и заявляет, что «не имеет стоимости». То есть выходит, что за всем этим стоит не стоимость, а, вероятно, нечто близкое к этому понятию. В нашей полилогической трактовке наиболее «близко» к подкатегории «стоимость» стоит более общая категория "ценность", в основе которой лежит социальный фонд времени действительной жизни общества. Оставим на время, до следующего раздела, проблемы «цены некультивируемой земли, которая не имеет стоимости», и продолжим, сравнительный анализ «Капитала» и метатеории «Полилогия …» объектов-процессов «честь и совесть». Итак, очевидно, что «рядить» в «товарные формы» объекты, которые «сами по себе не являются товарами», есть в корне ошибочная позиция, а действия «посредством цены приобрести товарную форму» есть антинаучный произвол, не имеющий ничего общего с понятием «стоимость». Таким образом лишь обращение к общей категории «ценность» и с опорой на социальный фонд времени действительной жизни общества возможно адекватное разрешение коллизии, представленной в «Капитале» в связи объектами-процессами типологии «общая жизнь» в конкретике таких элементарных явлений как «честь и совесть». Попытаемся ниже, на уровне лишь постановки проблемы описать и разрешить данную коллизию в образах, близких к бытовому восприятию этого парадоксального примера, приведённого К. Марксом. Так как действительная жизнь общества есть воспроизводственный процесс, то само существование искомого объекта-процесса «общая жизнь» связано на начальном уровне декомпозиции исходного объекта-процесса «действительная жизнь», которая в первом приближении оценивается через социальный фонд времени СФВ) данного общества, связано, так или иначе, с долей СФВ, расходуемой непосредственно на воспроизводство этого базового типологического объекта-процесса «общая жизнь». СФВ общества в человеко-часах за определённый календарный период определяется как произведение средней численности членов общества (от мала до велика) на количество суток в этом календарном периоде и на продолжительность суток в 24 часа. Рис. 1. О социальном фонде времени действительно жизни общества, расходуемом на формирование и функционирование конкретного типологического объекта-процесса «честь и совесть». Определение доли СФВ связано с дезагрегированием базового объекта «общая жизнь» данного общества до конкретных типологических объектов-процессов «честь и совесть» (рис. 1-3) и конкретных агентов производства (рис. 1-4). Само существование искомого конкретного (по агенту) объекта и искомые расходы СФВ неразрывно связаны с функционированием (существованием) и развитием подобных конкретных объектов в его окружении. Как вытекает из данного вначале определения «чести и совести», они существуют в атмосфере сложившейся, доминирующей, моральной философии данного общества и порождаемой ею системой ценностей личности. Поэтому, «вырывая» в ходе анализа конкретной коллизии действительной жизни и пытаясь дать, хотя бы в первом приближении, оценку ценности искомого объекта мы неизбежно сталкиваемся с расходом некоторой части ценностей объектов из окружающего его ареала «общей жизни», входящей в «действительную жизнь» общества и его СФВ. Однако, главная сложность оценки ценности объектов этой типологии «общая жизни» связана с постижением самого механизма взаимодействия агентов производства этого типа (культурно-духовное общение) и материально-знаковых отношений (фамилия, имя, свойство), не говоря уже о трудностях в понимании и исследовании психических (когнитивных) процессов в их конкретной данности, например, - «чести и совести». И, если ныне доминирующий в публичном пространстве «товарообмен» достаточно ясен и легко понимаем и воспринимаем обществом, равно как и сам принцип отчуждения товарного объекта в процессе обмена, то относительно такого типологического объекта-процесса как «общая жизнь», его механизма взаимодействия «культурно-духовное общение», как составной части общественного метаболизма, и материально-знаковых отношений, как антропонимики общества («фамилия, имя, свойство»), относительно самих принципов и механизмов подобных известному из товарообмена «отчуждению», этого сказать нельзя. Даже начальное погружение в эту тематику вызывает массу вопросов и, видимо, потребует значительно больших усилий и времени, чем всем известный предмет «политической экономии». Например, уже неоднократно упоминаемое «отчуждение». - Как, каким образом следует понимать отчуждение от человека (!), рассматриваемого в этом эссе конкретного элементарного явления, объекта-процесса, - «честь и совесть»? Очевидно, что этот объект, являясь свойством (способностью и процессом) именно человека-животного - как человека, не может быть отчуждён как «внешний предмет, вещь», то есть так, как мыслится в случае товарного объекта «вещь». Не может он быть отчуждённым и по подобию объекта-предмета «информация», который без затрат может тиражироваться в ничем не неограниченном количестве. Проявление «чести и совести» каждый раз, для каждого агента и в каждом отдельном случае, есть некий разовый психический (когнитивный) процесс, который лишь основывается на моральной философии данного общества и порождаемой ею системой ценностей данной личности, который не может быть повторен, как говорят, один к одному, ибо нельзя «избавиться» от прошлого, пусть и повторяемого опыта как процесса. Особенность психических процессов состоит в том, что они наиболее кратковременные, быстропротекающие, т.е. являются актуальным откликом на происходящее. Поэтому, например, можно мыслить некую внутреннюю трансформацию моральной философии самой личности (агента производства) как результат отчуждения ранее бывшей «чести и совести». Наконец, это и не некая физическая технология (функция), используемая в массовом производстве товаров народного потребления, которая выстраивается именно так, чтобы были «автоматически» повторены от раза к разу все технологические настройки, например, как в компьютерной программе, а производственные и общественные отношения оказывались неизменными, технологически и законодательно закреплёнными. Это психические процессы, которые выступают в качестве первичных регуляторов поведения человека. Однако, возвращаясь к тому, что «честь и совесть» по К. Марксу «могут стать продажными», заметим, что в данном контексте, вероятно, следует говорить о ситуации взаимодействия двух агентов, когда первый агент предлагает второму, например, проголосовать в поддержку некого проекта на соответствующем общественном форуме (положим, - на профессиональных слушаниях), что в корне противоречит позиции второго, но за это («в обмен на это!») первый обещает второму определённое вознаграждение, положим, в виде определённой суммы денег или в форме профессионального продвижения по службе. В быту эту ситуацию обозначат просто; первый подкупил второго или – второй продал первому свою совесть (честь), то есть сделал её «продажной». Заметим, что этот пример описывает частный случай общественного метаболизм, который в просторечье часто называется «обменом», но обмена, в смысле «товарообмена», здесь нет, как нет ни «продажи», ни «покупки» объектов-процессов типологии «общая жизнь» (образ жизни, культура), которые в конкретике явления есть «честь и совесть». Однако в части материально-знаковых отношений («фамилия, имя, свойство») можно первого агента «оценить» как организатора преступления, а второго как «потерявшего («продавшего») «честь и совесть» за «30 иудовских серебренников» как плату за предательство (своей системы ценностей). При этом следует заметить, что коллизия вполне реальная и некий «обмен ценностями», по типу обмена «стоимостями», вполне наблюдаем. Для этого вновь обратимся к оценкам расхода СФВ действительной жизни общества как основы суждения о соразмерности «ценностей» этих поступков (процессов). Во-первых, само формирование «чести и совести» каждого члена общества так или иначе связано с расходом социального фонда времени общества в виде (в форме) воспитательного процесса, регулируемого как сознательно, так и не осознано, на примере своих поступков или моральных наставлений и литературы. При этом имеют место как положительные, так и отрицательные (негативные) направления воздействия. Кроме того, несмотря на то, что речь идёт о «чести и совести» конкретного индивида (агента) и конкретном поступке, само индивидуальное существование возможно лишь в «окружении» обществом и его моральной философии, находящей отражение в системе ценностей отдельной личности. Таким образом, выделить и оценить численно как существование самой «чести и совести», так и на этой основе конкретного поступка не только весьма затруднительно, но и в своём содержательном понимании имеет несколько иную направленность, которая более связана с социальными, социально-коммуникативными, последствиями поступка (проступка), а не с его воспроизводством. Во-вторых, речь идёт о психическом (когнитивном) процессе как неотъемлемой и «составной части» самого человека как агента производства и воспроизводства действительной жизни, с одной стороны, и о его лишь частном проявлении как проступке двух агентов. Поэтому практически трудно, скорее чрезвычайно сложно, выделить часть «общей жизни» как частный объект-процесс «честь и совесть». В- третьих. Однако, не покидая поля количественной оценки ценности через СФВ общества, можно, как отмечалось, оценить изменения в коммуникативной среде общества, расположенной, скажем так, «за спинами» этих двух агентов производства. Так со стороны первого агента имеет место возрастание «общественной» поддержки некого проекта (Да, - это ложное возрастание, но возрастание!) и, «как правило», рост инвестиций в этот проект и рост общественного статуса первого агента и соответствующих благоприобретений. Как это оценить в понятиях и ценностях доминирующего экономического (капиталистического) способа, как говориться, дело техники. Полученный эффект, всего лишь, - экономический эффект, не имеющий никакого отношения к ценности «чести и совести». То есть мы получили некую «мнимую оценку», вспомним «мнимое выражение цены» в тексте К. Маркса, но это не цена, а оценка сопутствующих изменений в экономической сфере отношений со стороны первого агента. Со стороны второго агента имеет место получение определённого вознаграждения или профессиональное продвижение по службе, что, однако, предполагает падение общественного статуса второго агента как «продавшего честь и совесть» и относительное снижение традиционного благополучения, но обеспечившего тем самым продвижение по службе и соответствующий рост благоприобретений. Полученный эффект у второго агента, всего лишь, - экономический эффект, не имеющий никакого отношения к ценности его «чести и совести». Мы получили некую «мнимую оценку», «мнимое выражение цены» по К. Марксу, но это не цена, а оценка сопутствующих изменений в экономической сфере отношений со стороны второго агента. В результате соответствующей договорённости этих двух агентов достигается равновесная оценка эффекта со всех сторон относительно позиции первого и второго агентов, что собственно и инициирует описанные изменения и соответствующие проступки этих двух сторон. Однако, это совсем не означает, что, как утверждает К. Маркс, - «совесть, честь и т. д., могут стать продажными для своих владельцев и таким образом при посредстве цены приобрести товарную форму» [1, с. 56]. Этот рыночный фетиш «товарной формы» возникает лишь в образной форме в бытовом восприятии приводимого К. Марксом примера с «вещами, которые сами по себе не являются товарами, напр., совесть, честь». При этом К. Маркс, скорее всего в силу монизма своей теории «Капитал», оказался в одном ряду с «жертвами» рыночного фетишизма. Действительно, пытаясь создать теорию, в которой, как пишет соратник К. Маркса Ф. Энгельс, - «согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни» [5, с. 496-498], К. Маркс вынужден с позиций своей монотеории использовать лишь типологический объект-предмет «товар», то есть «внешний предмет, вещь» (средства производства), объяснять всё типологическое многообразие действительной жизни, вводя в научный оборот лишь одну категорию типологии базового объекта, - «товар». Поэтому, сталкиваясь в реальной жизни с объектами иной типологии чем «внешний предмет, вещь», например, «честь и совесть», К. Маркс вынужден пользоваться лишь одной, скажем так, условно, одной известной его теории категории объектов -«товар» или, лишь «частью» её, - образом «товарной формы». Вот истинные причины того, что стало возможным утверждение, - «вещь формально может иметь цену, не имея стоимости» и «при посредстве цены приобрести товарную форму» [1, с. 56]. Очевидно, что в данное историческое время пока невозможно сколь-нибудь полно понять и отобразить в понятиях исторического прошлого период доминирования такого объекта-процесса как «общая жизнь» градации «первобытность» эпохи человека. Однако, как выше отмечалось, в ту историческую эпоху за малейшие отклонения от «традиции» и нарушение табу следовало не получение выговора, снижение премии, увольнение, публичная порка и пр., а смерть. Поэтому, образно говоря, счёт вёлся не на человеко-часы СФВ, а на жизни в человеках. Сегодня такое невозможно, ибо жизнь человека защищена всей мощью власти государства и общества, поэтому излагать общественные отношения в образах и доминировавших в то историческое время категориях настоящего едва ли будет адекватно восприниматься современным сообществом, а в рамках данного эссе не соответствует располагаемому объёму изложения. Однако, совсем, вероятно, не случайно ещё до недавнего исторического времени существовала дуэль — строго регламентированный особым кодексом вооружённый поединок. Цель дуэли — удовлетворить желание одного из дуэлянтов ответить на нанесённое его чести оскорбление. Так высоко, - жизнью, оценивалась ещё чуть более полутора веков назад «честь и совесть», и лишь с приходом вульгарного капитализма и описывающей его теории «Капитал», конкретные типологические объекты-процессы «честь и совесть» обрели статус «товарной формы» и «стать продажными». В то же время «высокая оценка прошлого» и сами понятия «честь и совесть» (как элементы базового объекта «общая жизнь) никуда не исчезли, а лишь трансформировалась (деформировалась) доминирующими экономическими отношениями. При этом для существенной, если не подавляющей, части общества эти элементы в значительной степени сохранили свою ценность, с одной стороны, ограничив «высоту» своих оценок под воздействием соответствующего запретительного консенсуса на право любого гражданина «лишать жизни другого», даже с обоюдного согласия двух сторон (дуэль!). С другой стороны, это была продиктованная самим обществом забота о сохранении численности своих граждан перед лицом губительного роста случаев отношений сатисфакции (удовлетворение за оскорбление чести; осуществляется обычно в форме дуэли). Кроме того, следует напомнить, что эпоха человека, где базовым объектом воспроизводства является «общая жизнь», включающая такие элементы как «честь и совесть», непосредственно связана с развитием мышления, можно сказать, с социализацией мышления отдельного человека, индивидуума. В процессе этой социализации формировались и сами начала моральной философии возникающего общества, что находит своё отражение в системе ценностей отдельной личности, разумеется в той или иной индивидуальной степени и полноте. Поэтому в эту, буквально говоря, эпоху перемен, мерой исчисления ценности доминировавших объектов-процессов типологии «общая жизнь» была, и могла быть, лишь элементарная дихотомия - «жить или не жить», «жизнь или смерть». Всё это напоминает гораздо исторически более позднее, но широко известное в наше время, гамлетовское, – «быть или не быть». И, продолжая этот ряд предельных ценностных максим, когда-то заложенных в моральную философию формирующегося общества, напомним их современные трансформации, тесно связанных с оценкой поступков, порождаемых такими конкретными объектами-процессами как «честь и совесть», например, - чтоб (ты) сдох; или, - чтоб (ты) провалился (в ад); или, - будь (ты) проклят (духами). Очевидно, что такая оценка в проявлении такого процессового свойства человека как «честь и совесть» не только неотделима от самого человека, но и есть проявление его родового свойства «мышление». Александр Тимофеевич ХАРЧЕВНИКОВ, кандидат технических наук Литература 1. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Книга 1. Процесс производства капитала. М.- Л. : Государственное издательство, 1929. 2. Харчевников А. Т. Политическая индустрия: Основы теории развития общества на этапе эпохи индустрии. – М.: Ленанд/URSS, 2018. 3. Харчевников А. Т. Рабочая сила – не товар: Критические заметки полилогического осмысления феномена «рабочая сила». – М.: ЛЕНАНД, 2020. 4. Шушарин А. С. Полилогия современного мира. (Критика запущенной социологии). В 5 т. Раздел 2: Эндогенная логика. М. Мысль, 2005. 5. Энгельс Ф. Письмо Блоху, 21 – 22 сентября 1890 г. Сборник «Письма о «Капитале» 1968 г. изд.
Категория: Мои статьи \| Добавил: pol (18.04.2020)
Просмотров: 374

Всего комментариев: 0

ПОЛИЛОГИЯ