ПОЛИЛОГИЯ

Уроки гласности, перестройки и социализма. Часть 6, 7

… два человеческие стремления
- к Знанию и к Могуществу –

поистине совпадают

в одном и том же ….

Френсис Бэкон.

Новый Органон. М., 1938

6. «Новое знание».

6.1. О «новом знании», идущим под флагами НТР (научно технической революции).

И всё же «гласность» в подобной ситуации «хаоса бифуркации» была нужна и в первую очередь, не для того чтобы обличать (хотя это и необходимо было делать), а для того, чтобы вести и звать к тому новому, что настойчиво стучалось в дверь, скрытое под образом научно-технической революции. Речь шла о новом, идущим на смену «функциональному (социалистическому)» способу производства, - об «информационном» способе производства. Он призван был «снять» устаревающий, но всё ещё доминирующий «функциональный» способ производства и воспроизводства всей действительной жизни градации социализм.

Социалистический способ производства в его линейной форме оказался удивительно короткоживущим и быстро подошёл к своему критическому состоянию, что было вызвано как «неожиданно нагрянувшей» НТР (научно-технической революцией), так, вероятно, и форсированным социологическим развитием процесса обобществления всех (почти без исключения) «средств производства» и тотальным планированием всей народнохозяйственной деятельности. Учитывая последнее, можно образно, согласно догме запущенного марксизма, сказать, - более обобществлять было нечего.

Однако, в те драматические годы перестройки, когда «низы не хотели, а верхи не могли управлять по старому», действительный образ нового (способа производства), да и суть тогда доминировавшего социалистического способа производства, скажем, не без горечи, словами незадачливого лектора из известной и до сих пор популярной кинокомедии, - оказались «науке пока не известны».

Более того, если в условиях хаоса и в канун первой в мире Великой октябрьской социалистической революции 1917 года в России, благодаря К. Марксу и его труду «Капитал», был известен курс восходящего развития по сложности, так называемый, «тощий тренд» в виде «обобществления средств производства» как путь «уничтожения отношений частной собственности», то ни до 1985, ни после, вплоть до 2005 года, ничем подобном «перестройщики» восьмидесятых годов прошлого века не обладали. Не обладали по той простой причине, что ничего подобного в теории и не было, а был лишь старый, запущенный «экономический догматизм» социологии и собственно самого марксизма, в частности. Так что, говоря каламбуром, «гласности» гласить было не о чём, было на слуху лишь старое и отжившее, к тому же капиталистическое, - «товарно-денежные отношения». – «Подвела» наука, не успела ни дать, ни сформировать новое знание.

Автор Полилогии так оценивает роль науки в подобной ситуации:

«Ф. Бэкон провозгласил «Знание - сила». И Маркс высказал мысль о «превращении науки в непос­редственную производительную силу». А уж в наши дни говорено про знания, науку - не перечислишь (…). Но вот что суть все эти прекрасные идеи и мысли? А суть они, и уже давно, прекрасные афоризмы, непреходящие «вечные истины» философии, в силу этой «вечности» столь же давно ставшие банальностями. Чтоб общество могло стать «научным обществом», опирающимся на новое знание, уже не философия, а именно наука же и должна выдвинуть новое социальное знание об обществе, сложившемся во всей своей материальной конструкции еще как донаучное, с гибельным эволюционным трендом и со спасительным революционным. А это может быть только удачная не «вечная», а конкретно-историческая - научная теория современного переломного мира».

Но о каком «новом знании» можно было тогда говорить, когда имела место просто «обвальная десемантизация», как далее пишет А. С. Шушарин, - «т.е. смыслозначащая деградация социального языка от массовых оснований «измов» до кабинетного профессионализма. Здесь даже не извечные идеологические расстыковки смыслов и значений (…), даже не классичес­кая буржуазная «диктатура глупости», вполне адекватная рыночной системе, а прямо-таки полная «постмодернистская» хаотизация социальной грамматики, лексики и прагматики произошла». То есть, грубо говоря, был «демонтирован» сам язык общения, а семантика «колокола гласности» могла лишь оглашать вавилонское смешение языков смысла, где сам смысл, отчасти за его отсутствием, оказался просто утерянным.

Безудержная «свобода слова» и ничем не обузданная «массовая информация» гласности с полной потерей какого-либо семантического стержня это, как отмечает А. С. Шушарин, - «есть факт зверения интеллигенции, т.е. самого народа. А это куда посерьёзней самих по себе вооружений и пр.». А итог всё тот же - «свобода всеобщей гибели».

Так вот, в ту пору «спасительный революционный тренд» известен не был, нового социального знания не было, как не было и «конкретно-истори­ческой - научной теории современного переломного мира». Поэтому и «гласность», и все миллионы «новых коммунистических Лассалей», реализовали тот самый «гибельный эволю­ционный тренд», - «здоровое функционирование товарно-денежных отношений на социалистической основе.

6.2. Спасительный тренд революции.

Социализм СССР погиб в столкновении с новым, говоря языком тех лет, с «более социалистичным и коммунистичным» (способом производства) как «по вине собственной критичности в развитии, так и «по незнанию». А из-за отсутствия знания вообще (научного знания) говорить о «донаучном знании» так же не приходиться.

Что же представлял собой «тощий тренд» так и не состоявшегося обобществления периода «перестройки» и «гласности»? Очень кратко.

Во-первых, «тренд обобществления». В соответствие с теорией Полилогия речь идёт об обобществлении «технологий, функцией», которые при социализме находятся в ограниченной (необщественной) группо-иерархической собственности (трудовых) коллективов и лиц.

Во-вторых. Слом границ собственности коллективов «технофеода» (бригад, цехов, предприятий, отраслей) неразрывно связан со свободным распространением и обменом «информацией», то есть с постановкой «технологий, функций» под общественный контроль, под контроль всеобщего интеллекта.

В третьих, - именно свободный, полный и эквивалентный обмен «информацией» и есть основное условие обобществления «технологий и функций». Здесь следует особо подчеркнуть, что речь идёт не только о свободе и полноте освещения негатива и его извращенной формы «чернухи», а о свободе и полноте производственной информации в срезе общественной значимости, позволяющей укреплять и наращивать горизонтальные связи управления производством всей действительной жизни.

При этом каждый агент производства, предоставляя по запросу полную информацию о состоянии, ходе и проблемах «технологий» соответствующего конкретного вида деятельности(то есть, грубо, о тех технологиях, информацией о которых он как агент-собственник «информации» владеет). В свою очередь он так же получает полную «информацию» о состоянии, ходе и проблемах не только сопряжённых или как-то опосредовано связанных с ним производств, но и любых производств вообще, если эта «информация» обеспечивает контроль производства со стороны «всеобщего интеллекта», со стороны общества.

То есть, развитие горизонтальных связей исключало «ведомственность» и « ложный патриотизм местничества», делало каждого гражданина не только непосредственным участником каждого некого локального производственного процесса, но и всего процесса действительной жизни страны, общества. Это обобществление «технологий» делало его «на деле» управляющим всего государства, что в конечном итоге, образно, означало формирование всеобщего интеллекта общества и постановки под контроль и управление этого всеобщего интеллекта всего производства и воспроизводства действительной жизни.

Таким образом, в своей основе, этот «тощий тренд» не состоявшейся перестройки может быть представлен следующим образом: первое, - обобществление «технологий»; второе, - доминирование такого объекта производственных отношений и отношений собственности как «информация, (знания)». Следует заметить, что в таком виде тренд перехода от социализма к Информационному обществу в своём, неком «абстрактном», объёме в два раза богаче марксового тренда (обобществление «средств производства») времён перехода от капитализма к социализму.

Вот этим постсоциалистическим трендом, как стержнем, и должна была «гласность» упрочить дело «перестройки», показать в идеологической форме «донаучного знания» его научные основы как «новое социальное знание об обществе», сделав тем самым всё общество, как пишет А. С. Шушарин, - ««научным обществом», опирающимся на новое знание». Увы, но этого не было и это не произошло, - по причине отсутствия самого «знания».

Вместо этого, образно говоря, «гласность», выполняя свою идеологическую функцию, вынуждена была вбросить в общество ложные цели и ложные знания. Хотели того сторонники и зачинатели этой несомненно нужной обществу «перестройки» перестройки или нет, но силы и законы материального развития общества, «вне зависимости от воли и сознания масс», развернули её развитие, можно сказать, пока, в «противоположную сторону». Бифуркация, с её непредсказуемостью открыла путь по совсем не восходящей траектории, - траектории деструкции, развала, краха и деградации. (Во всяком случае, так это представляется на сегодня. Это, однако, не исключает и более грандиозного, и всё же восходящего «замысла» провидения. Поживём, - увидим.)

В отношении этих двух трендов, где второй (информация и знания), проявился в «самых «дурных» формах», в Полилогии говориться так: «… в упомянутом виде отклонения от «марксоидной» логики все это означает только одно - более конкретные реальные тенденции обобществления технологий, действительно, никак не мо­гут быть обойдены, но относительно адекватно могут быть рас­смотрены только с учетом всего многообразия сложных обстоя­тельств (…), т.е. в «конечном», тоже уже конкретном же анализе».

Этому конкретному анализу и были посвящены предшествующие разделы статьи. Потому обратимся вновь к весьма пока абстрактному, но уже информационному, срезу общества.

Но осуществить это сможет,

естественно, не «элита»,

а только относительно массовый субъект,

«трудящиеся нового типа».

К тому же предстоит сменить,

не только «стихию рынка»,

но и уже более высокую «стихию плана».

А. С. Шушарин. Полилогия … 2006.

7. Гласность как движение «трудящихся нового типа».

Характеризуя эти, активно намечавшиеся «информационные перемены», которым гласность была весьма созвучна, создатель теории «Полилогия …» пишет:

«… вся суть информационных пе­ремен в самой социальной основе, на обыденном уровне, образно говоря, уже не экономическое «что почем», и уже не технонимическое «что, когда, кому...», а аналитическое «где и кто хорошо, где и кто плохо, почему плохо, как лучше, к чему может привести, кто делает и может лучше...». Революционный прорыв от нормативного и учрежденческого, экстенсивного «технорасчета» к конкретному (т.е. везде и всюду уникальному) и более глубокому и широкому посттехническому, посттехнологическому научному (в том числе и социальному в самом широком смысле, «социорегулятивному») анализу, как информационной основе дея­тельности и ее перемен. Причем к анализу прежде всего и уже не просто вещей, техники (это уже пройденное), а именно технологий (процессов, работы, деятельности, мыследеятелъности и взаимодеятелъности, взаимоувязанного дела и самих делающих дело). Это и суть сброс покровов с тайн производства (всех форм покрывательства). Тогда и возникнет не стихийная диффузия технологий (как при капитализме, <…>), а уже новая общественная форма, их регулируемое интенсивное движение.<…>

«Невероятное» обобществление технологий самими «трудящимися нового типа» (к этому субъектному анализу мы вернемся много ниже) и будет означать общественный, революционный процесс создания научного механизма производства, информационно означающего организацию постоянного общественного, вертикального и, главное, диспозитпивного, внефункционального и эксфункционального, межотраслевого, межпредприятийного и межпрофессионального (если угодно - комплексного, междисциплинарного) изучения «интенсивных» величин технологий. (Именно в этом смысле вопрос об информации - это и есть вопрос об уровне разумности, целесообразности, концентрированности траты социальной энергии …) Но в основе своей это совсем не управленческая задача (как нечто лишь институциональное, производное, оформляющее), а диспозитивная задача самих «трудящихся нового типа» по взаимному «вмешательству» в технологии и их цепи».

Это «взаимное вмешательство» будет означать освобожде­ния человека, трудящихся, от замкнутости и тайн «техноло­гического феода» как отраслевой формы линейного социализма. Это же есть и его снятие, то есть устранение такого негатива как «дефект производства», с которым так безуспешно боролась «гласность» и КПСС времён перестройки. В конечном итоге, - человек станет ещё более свободным в выборе деятельности и обучении, станет полностью осведомлённым и свободным в контроле над производством, сможет активно участвовать в управлении посредством своего интеллекта.

Несомненно, что при этом возрастёт жесткость организаций, их связей и динамичных перемен, но граждане будут более сво­бодно перемещаться из одной производственной структуры в другую. Понятно, что технологическая дисцип­лина никуда не исчезнут, но именно для человека она перестанет быть неподвластной, отчуждающей силой. Жесткость связей и перемен диктуются ростом мощи, плотности связей самой «социальной материи», но в то же время растёт и мощь интеллектуального всепронизывающего анализа производства, анализа, основанного на уникальном мышлении «всеобщего интеллекта», и в результате человек освобождаются от учрежденче­ских, ограниченных группо-иерархических границ собственности на технологии.

Таким образом, грядёт смена управления в постсоциалистическом пространстве не стихией рынка и не «решениями, принимаемыми научной элитой», а как пишет А. С. Шушарин: «… осуществить это сможет, естественно, не «элита», а только относительно массовый субъект, «трудящиеся нового типа». К тому ж предстоит сменить не только «стихию рынка», но и уже более высокую «стихию плана». Хотя пока повернуло в обратную сторону».

Итак, обобществление технологий есть их изъятие из оков группо-иерархической собственности и ликвидация господства статусов над людьми при сохранении всего рационального от ранее снятых отношений, в том числе и функциональных. «Дефект производства», линейность и сам технофеод в своей доминирующей массе исчезнут, но «план», статусы, функциональность как таковые останутся, т.е. будут метаморфированно сняты. В положительном содержании это и есть интенсификация, онаучивание, гуманизация производства, превращение его в понимающее, социорегулятивное производство жизни. Как пишет А. С. Шушарин, это есть: «Серьезное дело. Причем дело самих «трудящихся нового типа», хотя и с помощью новой социальной нау­ки, т.е. нового научно-идеологического профессионализма, интелли­генции. Но уже новых, т.е. «разговаривающих» на обновленном профессиональном социальном языке».

Из выше представленного материала видно, что «перестройка» и «гласность» в восходящем развитии общества должны были в своём движении вперёд опираться на «трудящихся нового типа», однако в документах 27 съезда КППС речь по-прежнему идёт исключительно о «рабочем классе»:

• место в советском обществе принадлежит рабочему классу….<…> рабочий класс сплачивает наше общество, играет ведущую роль в совершенствовании социализма, коммунистическом строительстве. (Продолжительные аплодисменты.) Постоянная забота об укреплении союза рабочего класса, крестьянства, интеллигенции - краеугольный камень политики Коммунистической партии Советского Союза».

То есть и здесь, в расстановке классовых сил, их стратификации, в новых условиях будущего постперестроечного периода «ставка» по-прежнему делается на классовую структуру уходящего старого общества социализма. То есть никакого понимания о надвинувшейся, стучащейся в дверь, смене градаций общественного восходящего развития, даже маломальского, намёка нет.

Более того, в практической плоскости перестройки сделан крен в сторону «трудовых коллективов», тем более что перестройке предшествовала компания по «трудовым коллективам», нашедшая отражение в Законе СССР «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» от 17 января 1983 года. Затем, уже в дальнейшем «углублении социалистического самоуправления в экономике», само самоуправление понималось как «чувство хозяина» по «отношению к собственности», поэтому в докладе съезду и утверждается, что:

«… предприятия и объединения полностью отвечают за безубыточность своей работы. А государство не несет ответственности по их обязательствам. … Трудовой коллектив обязан за все отвечать …».

Здесь, в докладе, по-прежнему идёт речь о «неожиданно быстро зашедшем в тупик» функциональном (социалистическом) способе производства, где ограниченным группо-иерархическим собственником является всё тот же «трудовой коллектив». Укрепляя этого собственника «перестройка» всё более укрепляло старое, отжившее, тормозящее движение вперёд, делая из каждого трудового коллектива по сути «коллективного капиталиста», и одновременно, отрекаясь от него, бросало его в пучину, так называемого, «социалистического рынка», что так или иначе вело к капиталистическому рынку, вне зависимости от того как его называли.

Именно «трудовой коллектив» с его собственностью на «технологии и функции» был, можно сказать, источником тех бед, с которыми была призвана бороться «перестройка и гласность».

В связи с этим характерен следующий пассаж из доклада М. С. Горбачёва съезду:

«Важно неукоснительно проводить в жизнь принцип, согласно которому предприятия и объединения полностью отвечают за безубыточность своей работы. А государство не несет ответственности по их обязательствам. Именно в этом состоит суть хозрасчета. Нельзя быть хозяином страны, не будучи подлинным хозяином у себя на заводе или в колхозе, в цехе или на ферме. Трудовой коллектив обязан за все отвечать, заботиться о приращении общественного богатства. Его приумножение, как и потери должны сказываться на уровне доходов каждого члена коллектива. (Аплодисменты.)».

То есть социалистическое «государство» оттолкнуло от себя «трудовой коллектив» предприятия, оставило его один на один самим с собой, что, по сути, равносильно «борьбе всех против всех», ибо «Нельзя быть хозяином страны, не будучи подлинным хозяином у себя на заводе или в колхозе, в цехе или на ферме». При этом совершенно забыт такой единый и целостный объект хозяйствования как народнохозяйственный комплекс страны, - коллектив замыкался сам на себя в хозяйственной деятельности. Противовеса этому не было предусмотрено, а оговорка, что обязан «заботиться о приращении общественного богатства» ничего при этом не меняла.

А собственник, он на то и собственник, что тут же и непременно «съест», то, что «плохо лежит». Общественные фонда, а затем и «общественная собственность» (государственная собственность), вмиг были приватизированы, а по сути «разграблены». Самонаминации «трудящихся нового типа» в перестройке по-горбачёвски, можно сказать, места так и не нашлось. «Класс в себе» так и остался «в себе», вне внимания общества, а «гласность» запела осанну могильщикам социализма. Со временем осанна стала петься так же собственникам, но уже собственникам средств производства, в результате метаморфозы собственника как «трудовой коллектив» в собственника средств производства старо-нового «среднего класса». Правда до сих пор этот слой «среднего класс» так и не достиг желанной «цивилизационной мощи» в 40%. Да и самого понятие «средний класс» эфемерно и по сути «бесклассово», – это и не бедные, но и не очень уж богатые, а основной имманент­ный признак, так сказать, количество принадлежащих им «шмоток».

А вот как в Полилогии характеризуется восходящий класс («класс для себя»), рупором которого и «должна» была бы быть, в первую очередь, гласность:

«Восходящие силы революционного преодоления линейной формы, действительно «трудящиеся нового типа», дисструктурны (преемственно и потенциально-революционно ортогональны) по отношению ко всей номинальной стратификационной структуре линейного производства, т.е. они «рассеяны» по всем секторам, срезам, регионам и уровням производства. В строгом смысле в линейной форме некого «экспроприировать», объект обобществления (тех­нологии) имеет не вещественный (как средства производства), а процессуальный характер. <…>

С некоторой условностью можно сказать, что трудящиеся сосредотачиваются (а пока даже «рассредоточиваются») в каждом коллективе и по их цепям около пока совершенно стихийно, неадекватно и даже извращенно пробивающихся тенденций «эксколлективных» (эксфункциональных), межпрофессиональных, рациональных, координационных порядков и перемен производства во всех его технологических цепях, сферах, срезах и этажах. <…>

… ничего определенного даже только об основной стратификации сказать невозможно: трудящиеся объективно (но еще, конечно, не в идеологических оборотах) заинтересованы в снятии (но не в ликвидации!) господствующих в линейной форме функциональных (в том числе статусных) структур, во взаимном анализе и устранении дефектов производства, в обобществлении процессов производства (технологий). Их имплицитная интенция (единство активности – ХАТ) – в революционном изменении именно трудовых процессов и отношений (лишь как следствие – благоприобретений). Вот и все.<…>

Все дело в том, что «новые трудящиеся» современного социализма, как восходящие силы, на априорную самономинацию не способны, без сопровождающего идеологического, сперва научного, обновления (в том числе затем и новых вокабул) они не могут в принципе консолидироваться, а следовательно, и самореализоваться. Без огромного, «многоэтажного» общественного процесса идеологического обновления они остаются «классом в себе» … Более того, именно «трудящиеся нового типа» находятся в самом наиневыгоднейшем положении, ибо любые силы ортодоксии, консерватизма, антисоциализма, либеральной реставрации, деструкции, национализма, шовинизма, сепаратизма, регионализма и пр. лег­ко консолидируются, ибо не нуждаются в новой идейной основе».

Из всего сказанного выше следует, что самономинация «трудящихся нового типа» невозможна без рупора «гласности». Она (как класс) невозможна и без собственного же актива, интеллигенции и элиты, а равно и некоторых движений, организаций, партий, лидеров, определенных дискурсов.

В то же время сама эта интеллигенция, невозможна без некоторого нового идеологического и социологического профессионализма: - без « «невидимой» кабинетной зауми; - без нового интеллектуального «генома культуры» (точней – метакультуры) или самого научного типа дискурса, «ранее не бывавшего»»; - без становления по симпатиям; - без консолидации в идейной борьбе с носителями отжившего знания («языка»), то есть на основе многочисленных попыток «языка» и текстов по-новому объяснить происходящее во всём нынешнем переломном мире.

Однако, учитывая отсутствие вышеотмеченного профессионализма», можно сказать, что в эпоху гласности и перестройки «мы добрались до ручки». «Пустота на то и пустота, что о ней много и говорить нет нужды, - пишет в последний параграфе четвёртого тома «Социализм» А. С. Шушарин, - пустота (пока мягко говоря) торжествующего социологического (экономического) клира». Там же он пишет:

«… «перестройка» и вступление всего мироустройства в неравновесное, неустойчивое состояние бифуркации начались при абсолютном отсутствии теоретического задела. Ну а в значительной мере именно отсюда и провал в экономический фундаментализм, политическое невежество и пр. Короче говоря, провал от «тоталитарной» монокультуры слова назад в «свободу бескультурья слова». Да еще бескультурья, парадоксально умноженного бесспорно высшим образовательным уровнем на постсоюзных просторах. Так сказать, уж если бред постмодернизма, то на высшем интеллектуальном уровне. Простым свидетельством тому является весьма высокий уровень взорвавшегося хаоса как официальной, так и внеклирной социальной литературы. Вопрос же стоит в революционном переходе к свободе научной поликультуры слова, выражающей свободу мысли и дисциплину (культуру) полилогического языка, сперва только профессионального».

Да, «гласности» времён перестройки, можно сказать, не повезло, ибо в значительной степени это была «свобода бескультурья слова». А «профессионализм» начал появляться только лишь с момента публикации полифундаментальной теории «Полилогия …», да и то …

С момента выхода в свет теории «Полилогия …» прошло уже более пяти лет, однако раструб рупора СМИ и журнализм «стоят поперёк» теории (и теориям), да и теории не нужны народу, которому и своих дел хватает. А. С. Шушарин продолжает: «Теории не нужны политикам и интеллигенции (в идеологическом смысле «золотой середины» интеллектуальной пирамиды) нынешней генерации, выплывшим и действующим на старых и даже деструктивных идеях. <…> Более того, как это ни странно звучит, теории не очень-то нужны или даже очень не нужны теоретикам! Чужие, естественно».

Что же касательно «главного героя, правящего научного клира», то он, по мнению А. Зиновьева и автора Полилогии «непосредственно никогда не преодолим», но, тем не мене, - «Должен быть преодолён».

Так что пока не до «гласности», разумеется, в том виде, которую преподнесла нам История и «перестройка». Но если она восходяще повториться, то, будем надеяться, что это будет уже действенный рупор движения «трудящихся нового типа».